– Миссис Рейнолдс говорила, что там еще много случаев изнасилования, для женщин в Красном секторе не безопасно.

– В особенности для таких, как я, – русских белых! Вы даже не представляете, что со мной вытворяли бы большевики! – воскликнула Ирина. – Когда они впервые вошли в город в мае, я пришла в ужас. Я неделями пряталась здесь, пока не пришли англичане, французы и американцы и не заняли свои зоны оккупации… Ладно, хватит об этом, теперь я в безопасности.

Тедди задумалась о чем-то, затем сказала:

– Но ваше положение не такое уж простое и легкое, княжна, даже при том, что у вас есть кров над головой. Я знаю, что сейчас трудности с продовольствием, и хотела бы завтра принести вам кое-что из продуктов и даже из лакомств. Уверена, что миссис Рейнолдс охотно снабдит ими меня, она наверняка захочет вам помочь, узнав о вашем плачевном положении.

– В этом нет необходимости, и тем не менее благодарю тебя, Тедди, очень мило с твоей стороны предложить помощь. Я вполне обхожусь, а когда испытываю в чем-то нужду, то изредка покупаю это в Тиргартене.

– В Тиргартене? – повторила Тедди, озадаченно глядя на княжну.

– В парке существует весьма активный черный рынок, – пояснила Ирина. – С большой переплатой можно купить масло, кофе, чай, шоколад, сигареты и зубную пасту. Много всего.

– Тем не менее я хотела бы принести вам кое-что из этих вещей. Право, это не доставит мне хлопот, поверьте. Я хочу чем-нибудь помочь вам. Пожалуйста, позвольте мне, – просила она.

– Хорошо, Тедди, я премного тебе благодарна. – Княжна склонила голову в грациозном поклоне, и на лице ее появилось довольное выражение. – Это очень, очень славно с твоей стороны. Что ж, во времена трудные, подобно нынешним, мы бываем вынуждены уповать на доброту друзей.

– У меня в Лондоне замечательные друзья, они помогли мне приехать сюда на поиски герра и фрау Вестхейм. У вас, княжна, есть надежные друзья? Я имею в виду в Берлине?

– Остались один или два человека. К несчастью, большинство моих друзей унесла война. Это очень печально. – Ирина прислонила голову к спинке дивана и закрыла глаза, а когда открыла, они были темны от страдания, и слезы блестели на ресницах.

Тедди не могла не заметить в свете керосина душевную муку на бледном и осунувшемся лице Ирины, и сердце у нее сжалось.

– Простите меня, – сказала она. – Ради Бога, простите, княжна Ирина.

– Мои друзья были убиты, трагически убиты… – Голос Ирины Трубецкой задрожал, и она не смогла продолжать. Она молча зарыдала. Спустя пару секунд достала из кармана грязную тряпицу и осушила ею слезы.

– Извините меня, – проговорила она через силу, едва улыбнувшись. – Я отнюдь не собиралась так разнюниться, но твоя доброта растрогала меня, и когда я подумала о моих несчастных друзьях… – Ирина осеклась и опять зажмурила глаза, несколько раз подавив горестные вздохи.

Тедди сидела и смотрела на княжну в ожидании, когда та восстановит душевное равновесие, понимая, сколь малы ее возможности что-либо сделать или сказать, чтобы помочь Ирине, утишить ее скорбь. И во второй раз за это утро она невольно вернулась к мысли о том, какая трудная и мучительная жизнь выпала на долю этой женщине, этой русской аристократке. Внимательно разглядывая ее лицо в трепетном керосиновом свете, Тедди отметила его тонкую лепку: умеренные скулы, превосходной формы рот и подбородок, гладкий и широкий лоб, коричневые с рыжеватым отливом брови над этими потрясающе синими глазами. Теперь вокруг ее глаз и рта была паутинка тонких морщинок, но Ирина все еще была красивая женщина. Тедди считала, что ей, по-видимому, года тридцать три или около того, хотя выглядела она постарше. И не удивительно после всего, через что она прошла.

Неожиданно княжна выпрямилась и бросила взгляд на Тедди.

– Курт фон Виттинген и я, мы были вместе в Сопротивлении, и у нас был хороший друг, адмирал Канарис… Вильгельм Канарис. Это он помог Урсуле, Максиму и тебе уехать из Германии. Ты об этом знала?

– Фрау Вестхейм рассказала мне.

– Вильгельм Канарис мертв, – спокойно сообщила Ирина. – Он люто ненавидел Гитлера и весь порядок, учиненный этой бандой уголовников, и не мог не поплатиться жизнью за свои убеждения. – Она сосредоточила взгляд на дальнем углу подвала, мгновенно исчезла в вихре собственных мыслей и несколько минут отсутствовала, прежде чем задумчиво продолжить: – Конечно, адмирал смертельно рисковал, помогая Сопротивлению, помогая нам вызволять жертвы наци, когда мы отчаянно пытались спасти людей… – Ирина умолкла, не договорив.

Тедди внимательно наблюдала и отметила, что на ее лице промелькнуло выражение нестерпимой муки. Внезапно до Тедди дошло, что княжна хранит в себе некие страшные сведения, о которых она, Тедди, даже не смеет догадываться, и ее проняла дрожь. Она молчала и не шевелилась, замерев в ожидании.

Ни с того ни с сего очень резко встав с дивана, Ирина подошла к буфету, выдвинула ящик и достала пачку сигарет. Повернулась к Тедди.

– Ты куришь? Не хочешь попробовать такую?

Тедди отрицательно покачала головой.

– Спасибо, нет. И, кстати, вот возьмите, пожалуйста. – Раскрыв сумку, она достала пачку «Лаки страйк» и положила на ящик, рядом с банкой из-под варенья с пожухлыми цветами из шелка. – Я не подумала, что вы курите, – отдала бы раньше.

– Спасибо тебе, Тедди, – сказала Ирина, благодарно принимая маленький бесценный подарок. Она вернулась к дивану и села. Закурив, она тотчас заговорила о Вильгельме Канарисе:

– Адмирала арестовали прошлым летом, летом сорок четвертого, и обвинили в измене Третьему рейху. – Сделав короткую паузу, она полыхала сигаретой, затем тихо сказала: – Его повесили в концлагере Флоссенбург в апреле этого года, по иронии судьбы – накануне освобождения лагеря союзниками.

– Да, я узнала об этом из газет. Как трагично, что американцы запоздали его спасти! Сердце разрывается при одной мысли об этом, – сказала Тедди и замолчала, представив себе ужасную смерть этого храброго человека.

Княжна тоже посидела некоторое время безмолвно, уйдя в свои мысли, окруженная табачным облаком. Она глубоко вздохнула и сказала веско размеренным спокойным голосом:

– Надеюсь, они там, в Англии начинают понимать, что и в Германии были очень смелые люди, боровшиеся с Гитлером и его приспешниками всеми своими силами и пытавшиеся остановить их. Люди в высшей степени честные и мужественные, поставившие перед собой цель спасать других от гибели под гнетом этого мерзкого режима зла и тирании, и пытавшиеся свергнуть Гитлера и наци, и отдавшие жизни за свое дело.

– Да, теперь они это знают, – заверила ее Тедди. – Недавно я читала о германском Сопротивлении, и британские газеты называют адмирала Канариса героем.

– Конечно, он – герой.

– Мы с Максимом обязаны ему жизнью, – тихо сказала Тедди.

– Верно, так оно и есть. Но и другие люди тоже участвовали в вашем спасении. Помните полковника, который ехал в вашем купе от Берлина до Аахена?

– Полковник Остер, – сказала Тедди. – Фрау Вестхейм сказала мне, кто он такой, после того как мы пересекли границу Бельгии.

– В поезде он находился специально для того, чтобы присматривать за вами и чтобы все вы благополучно миновали границу. Он тоже смелый человек. Он был помощником адмирала в германской военной разведке, близкий ему еще и потому, что так же ненавидел нацистов.

Ирина стряхнула пепел с сигареты, сложив руки на коленях, смотрела на них. События последних лет постоянно были свежи и живы в ее памяти, их не забыть никогда. Не поднимая головы, она рассказала Тедди удивительную историю.

– В тысяча девятьсот сорок четвертом году существовал заговор убить Гитлера. Представляешь, еще и года не прошло, а кажется, будто это было давным-давно; наверное, из-за того, что с тех пор произошло много других событий. Он получил название заговор Двадцатого июля и окончился неудачей, все пошло не по расчету, наперекосяк. Кошмар! Гитлер был только ранен, не убит, как планировали, и это при том, что граф Клаус фон Штауффенберг оставил портфель с бомбой всего в четырех метрах от него. От ранения Гитлер оправился, а несколько заговорщиков были арестованы немедленно. Полковника фон Штауффенберга расстреляли в тот же вечер… в полночь во дворе Военного министерства.