– После мамы Камилла действительно была самая изумительная женщина из всех, кого я знала. Мне бесконечно грустно от того, что произошло это кошмарное и нелепое происшествие, и я хочу, чтобы ты знал: я всегда буду рядом с тобой и приду по первому твоему зову.

Максим все еще не мог говорить. Но он взял руку дочери и крепко ее сжал.

– Камилла была очень незаурядным человеком… – проговорил он наконец.

– Да. И она так сильно любила тебя, папа.

– И я ее любил. Не так, как любил твою мать… почти невозможно любить двух таких женщин на одном человеческом веку. Но я любил Камиллу, хотя любил по-иному, и она много значила для меня, принесла мне много счастья за эти последние несколько месяцев. Она помогла мне избавиться от одиночества… – Голос его надломился.

Продолжать этот разговор Максим был не в силах.

Через несколько минут к нему вернулось самообладание.

– Аликс, – тихо проговорил он, – я ни разу не сказал ей, что люблю ее. Ни разу. В жизни себе этого не прощу.

Слезы навернулись ему на глаза, и он поспешил стряхнуть их с ресниц кончиками пальцев.

Аликс обняла его одной рукой за плечи, головой прижавшись к его руке:

– Я уверена, папа, Камилла знала, что ты ее любишь.

– Все равно, я был не прав, надо было говорить, – тихо и сердито промолвил он хриплым голосом.

– Женщина всегда знает, любит ее мужчина или нет. Правда, знает, – старалась утешить отца Аликс. Сердце у нее разрывалось от боли при виде его страданий. – Она нутром это чувствует. И к тому же Камилла была так счастлива с тобой.

Он повернулся к дочери, проникновенно глядя ей в глаза:

– Ты правда так думаешь, Аликс?

– Да. Ты сделал ее очень, очень счастливой. Она сказала это за несколько дней до беды.

Максим откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Слова дочери доставили ему некоторое утешение – но не более.

Вскоре после смерти Камиллы Максим ушел от какой бы то ни было светской жизни. Он занялся работой, нигде не появлялся, виделся лишь с коллегами, партнерами по бизнесу и с близкими. В прессе и в обществе было много толков и пересудов в связи со смертью Камиллы, их браком, ее жизнью. Все это изводило его. Он нанял целую роту помощников, чтобы оградить себя от прессы, а свое имя – от упоминания в колонках скандальной хроники.

Максимилиан Уэст ретировался и сжег за собой мосты.

ЧАСТЬ 6

АДРИАНА

НЬЮ-ЙОРК, 1987

55

Адриана Мэклин Уэст стояла посреди гостиной и обозревала ее придирчивым взглядом. Комната ей не нравилась. Не нравилась с самого первого раза, когда она переступила порог этой квартиры на Пятой авеню восемнадцать месяцев назад. Но пропорции были великолепны, много простора, воздуха и света. Из нее открывался прекрасный вид на Центральный парк. К несчастью, квартира была убрана и обставлена первой женой Максима и Адриана находила обстановку безвкусной: старомодная потертая мебель, начисто лишенная стиля. Как только она вышла замуж за Максима, у нее сразу стали чесаться руки. Она мечтала все тут переделать, но, как только она затрагивала эту тему, он отмахивался, говорил, что ему нравится все так, как есть. Теперь он обрывал ее при первом упоминании слова «обстановка», не желая выслушивать никакие доводы относительно перемен в интерьере.

Она даже предлагала взять на себя все расходы, но он сказал, что дело вовсе не в деньгах.

Черные глаза Адрианы еще раз обежали комнату, оценивая каждый предмет, что она делала в последнее время довольно часто. Комната казалась ей чрезмерно строгой, почти холодной от избытка бледных тонов и бледных тканей, светлого дерева и неброских картин. Здесь требовались сочные краски, богатые ткани, дорогие ковры от стены до стены, нарядные лампы китайского фарфора, новые, волнующие воображение картины и яркие предметы искусства. Такие вещи придали бы жилью необходимый вид, создав атмосферу нью-йоркского шика, свойственного ее прежним домам. Она обожала роскошные жилища, свидетельствовавшие миру о том, что у хозяина есть деньги, власть, успех.

Адриана стала записывать в желтый блокнот свои соображения для знаменитого дизайнера международного класса, которого она только сегодня наняла. В офисе косметической фирмы, где она была и президентом, и генеральным директором, она повстречалась с этим художником. Компания Адрианы называлась «Импресс Юджиниа Бьюти».

Вэлентайн Лэббок понравился ей сразу. Они оба произвели друг на друга впечатление. В первые же десять минут после знакомства между ними установилось полнейшее взаимопонимание. Ей было известно, что Вэлентайн обладает утонченным вкусом, поскольку она была знакома с его работами. У нее не было ни малейшего сомнения в том, что он намерен создать нечто впечатляющее, богатое и роскошное, что, по ее разумению, соответствовало положению в свете миссис Максимилиан Уэст.

Вэлентайн считался дорогим дизайнером, и было ясно, что полная реконструкция и новое оформление квартиры влетят в кругленькую сумму порядка четырех-пяти миллионов долларов. Но она могла себе это позволить, будучи полноправной миллионершей. Если для Максима деньги не проблема, стало быть, и для нее тоже. Ее второй муж, Артур Мэклин, после смерти четыре года назад оставил ей капитал и косметическую компанию, одну из крупнейших в Соединенных Штатах.

Она рассказала Вэлентайну Лэббоку, что хочет переделать все помещения дома: библиотеку, столовую, кабинет Максима, свою комнату и все спальни. Завтра ей предстояла еще одна встреча с Вэлентайном и его командой – они собирались провести целый день, обследуя каждый сантиметр этого… мавзолея.

Она прекрасно знала, что вечером Максим встретит в штыки ее сообщение о том, что она вознамерилась учинить. Но она изложит ему свои резоны, как-нибудь уговорит. Она умела обводить его вокруг пальца и добиваться своего; в особенности когда они бывали в постели. Он становился тогда более открытым, восприимчивым и уязвимым. Она пришла к выводу, что он трудный для понимания человек, скрытный, непознаваемый и неудобный для совместной жизни.

Адриана вздохнула. Дело было в том, что они уже довольно давно не встречались в постели. В последнее время его интерес к ней упал, и она не понимала почему. Когда они познакомились, он был словно молодой жеребец с неутоленными желаниями, и первые полгода их супружества продолжал быть ненасытным. Но вот уже много месяцев подряд он к ней не прикасался. Конечно, он подолгу бывал в отлучке, разъезжая по делам; ей и самой пришлось совершить несколько путешествий в Калифорнию, Техас и Рим, так что разлучались они довольно-таки часто. Однако теперь он пробыл на Манхэттене весь март, и тем не менее не занимался с ней любовью с тех пор, как вернулся из Лондона. Когда же она стала деликатно намекать ему, что, дескать, пора им снова сблизиться, он вежливо уклонился под разными предлогами: он, мол, чересчур занят своим последним важнейшим приобретением, переутомлен или – еще проще – не в настроении. В последние дни, вернее, ночи он отправлялся в свою спальню, а к ней приходить перестал. Ей не нравилась идея раздельных спален, она с самого начала чинила препятствия ее осуществлению, но он настоял, когда они переехали в Нью-Йорк после свадьбы во Франции.

– У меня такой несносный режим, – сказал он. – Встаю на заре, чтобы связаться со своими офисами в Лондоне и Париже. Лучше пусть будет по-моему. Я не хочу мешать тебе спать. – Он чмокнул ее, одарил своей лучезарной улыбкой и промурлыкал: – Будет еще уйма ночей, которые я проведу в твоей постели, Адриана, можешь не сомневаться. Но таков мой образ жизни, он всегда был таким. Мне необходимо иметь свою комнату, и пусть это тебя не волнует.

Да, но ее это как раз волновало. Она не слишком ему верила, когда он пытался убедить ее в том, что с прежними женами он тоже имел свою отдельную спальню. Он наведывался к ней теперь все реже и реже. Если бы она не знала, чем он занят, то могла бы заподозрить, что у него завелась любовница. Но это был его стиль, к тому же он был подлинным трудоголиком, и наверняка у него не оставалось времени для другой женщины.